Военный врач с позывным «Буран» рассказала о службе в медроте

В редакцию вошла молодая и, на первый взгляд, хрупкая девушка, однако уже в беседе с ней стало ясно: за этой внешностью скрывается волевой и уверенный в себе человек, полный глубокого патриотизма и любви к своей стране и её людям. И необычный позывной «Буран» соответствует ее сильному характеру

 – «Буран», как вы оказались на СВО?

– Изначально, ещё в 2022 году, когда я работала в больнице в г.  Санкт-Петербург, к нам пришли представители Министерства здравоохранения и предлагали поехать служить в медроту в зону СВО. Я сразу решила ехать, но меня отговорили. В 2023 году я приехала в отпуск в Хайбуллинский район, где встретилась с дядей, который служил в зоне специальной военной операции. Он был в отпуске после ранения и в разговоре со мной сказал: «Спасибо врачам, что вытащили, помогли. Врачей, конечно, там не хватает». И тогда я приняла для себя окончательное решение – поеду. По возвращении в Питер пошла в военкомат и подписала контракт. Я была согласна поехать медсестрой или фельдшером. Было страшно, ведь меня никто не готовил к военным травмам и ранениям, особенно в гражданском университете. Я же училась на педиатрическом факультете, с большим уклоном на лечение детей. И в военкомате я сказала, что у меня опыта не хватает, а они в ответ: «Разберёшься». Я понимала, что хочу туда съездить, посмотреть, как и что. В плане медицины – это колоссальный опыт. И меня направили в Волгоград в учебку. Через три дня, по прибытии поставили командиром женской сводной роты, так как в военкомате Санкт-Петербурга мне сразу присвоили звание лейтенанта. В основном врачи приходят на СВО уже в офицерском звании, но пока придет приказ, проходит немало времени. Там была ещё одна женщина в звании, постарше, но она сразу отказалась от должности, хотя помогала мне. Под моим командованием было 40 разновозрастных женщин-медики, и я среди них была самой молодой. Мне тогда было 25 лет.

– Каково управлять женщинами, которые старше вас?

– Помню, приехала туда, стою в джинсах и футболке, форму ещё не выдали, и тут команда на построение. А ты с гражданки и этого ничего не знаешь: ни званий, ни того, что там всё по часам. Ты привык к гражданской жизни, знаешь медицину, а там ты больше военнослужащая, чем медик.

Майор спрашивает меня: «Управляла раньше кем-нибудь?» Я отвечаю: «Нет. Не умею кричать, не умею ругаться». А он: «Научишься». Вначале было очень тяжело, я думала, что уйду. Но рядом была девушка из Башкирии, которая давно служит и всё знает, и ещё подруга из семьи военных в отставке. Они были старше и во всём мне помогали. Женщинам постарше приходилось объяснять, зачем ходить на построение и носить форму. Они говорили: «Мы пришли работать медиками, а не учиться правильному воинскому приветствию и строевой подготовке», не понимая, что армия — это в первую очередь дисциплина. И пока я не уехала на полигон, целый месяц боролась с ними, это было очень тяжело.

Целый день в военной форме и берцах, ходить неудобно. Вечером вернёшься в казарму, приляжешь в форме, а утром обнаруживаешь, что всё ещё в той же форме, и снова на работу. И так продолжалось, пока всё не было организовано.

Через месяц нас отправили на учения на полигон. Жили в полевых условиях, учились тактической медицине, эвакуации, ходили на стрельбище, учились стрелять и маскироваться. Жили в палатках. У нас была отдельная палатка медроты, и мы постоянно дежурили на полигоне, где проходили учения с участием двух-трех тысячи человек. Это называется боевым слаживанием. Очень важно знать, с кем ты идёшь, понимать, у кого какие сильные и слабые стороны. В бою этот человек тебя прикроет. Конечно, было тяжело, я сбросила за месяц десять килограммов. Ходишь в бронежилете, с каской и автоматом, и приходится много передвигаться пешком.

– Помните ваш первый приём бойцов-пациентов?

– Ещё на полигоне мне дали фельдшера и медсестру. Сижу, ещё ничего не знаю, боюсь людей. Фельдшеру было лет пятьдесят, человек с опытом, приехал из тайги, где работал в полевых условиях, в лесах, в маленькой деревне. Он научил меня «работать руками», учил, как действовать в полевых условиях. Раньше я не могла определить болезнь на слух, когда училась в университете, а сейчас ставлю диагнозыточно: пневмония, бронхит, проблемы с кишечником и т. д. Всё это развилось в экстремальных условиях. Ты на ходу пытаешься поставить предварительный диагноз, чтобы госпитализировать и не пропустить тяжёлое состояние. А этого мне как раз не хватало. Там учишься быстро. Мы – команда, должны друг другу помогать, один человек не спасёт.

– Какую работу выполняете в медроте?

– После учебки начались постоянные командировки. Из-за того, что я молодая, меня не хотели отправлять на передовую, чтобы я не видела всего этого, но в итоге я всё равно с этим столкнулась. Наша главная задача – оказать первичную помощь. На передовой на бойца с ранением наложили жгут и вытащили. Правильно наложили или нет, ведь это могли сделать ночью. Мы осматриваем, перевязываем, выписываем справку-100 (документ о ранении: первичная медицинская справка с указанием времени и места). У бойца могут быть потеряны документы, а мы пишем все Ф.И.О, дату рождения, звание, и с этой справкой его отправляют дальше. Сейчас я больше занимаюсь документацией: статистика выплат, направление увольняющихся бойцов к специалистам – это тоже надо делать. Когда сидишь за бумажками, думаешь, что ничего не делаешь, хотя это важно. Но одно «спасибо» от ребят, и все сомнения проходят: я помогла!

– Гуманитарную помощь получаете?

– Первая гуманитарная помощь пришла в 2023 году от петербургского военкомата. Полковники сказали, что до этого девушек, которые подписали контракт с Минобороны, именно с этого военкомата не было, и отправили мне гуманитарку: медицинскую технику (тонометры, фонендоскопы, термометры), лекарства, расходные материалы. Из Оренбургской области: носки, перчатки, мёд, выпечку, чак-чак. Помощи приходит много, я приятно удивлена, как все люди поддерживают. Там очень холодно, но при этом снега нет. Из-за этого сам медперсонал и бойцы, часто болеют пневмонией. Поэтому надо одеваться теплее. Мама прислала мне пуховоу шаль, и я в неё укутываюсь, когда холодно. У нас там нет времени болеть, да и выходных нет.

 – Как родные отнеслись к вашему решению идти на СВО?

– Перед подписанием контракта я приехала, увиделась со всеми. Прибыв в г. Санкт-Петербург, подписала контракт, и у меня ещё была неделя до отъезда. Билеты до Волгограда уже были куплены. И в последний момент сказала сестре, которая живёт в Петербурге, о своём решении. Она заплакала, а я сказала: «Вот поработаю в госпитале и вернусь». Плакали все. Первые полгода они постоянно писали, звонили, плакали. Единственный человек, с кем я спокойно могу созвониться, поговорить, объяснить, – это мой дядя. В этом плане мы друг друга понимаем. Пошёл уже третий год службы. Через каждые полгода езжу в отпуск.

– Расскажите о своем детство «Бурана»

 – В семье нас росло трое, я – младшая среди трех девочек. С детства была активным ребенком. Когда училась в школе в классе пятом – шестом, сказала маме: «Мне надо учиться. Я понимаю, что, чтобы достичь чего-то, надо уехать в интернат». Родители отвезли меня в гимназию-интернат в селе Зилаир. Здесь все мои одноклассники учились хорошо, многие были отличниками, а я плохо говорила на русском. Но мне повезло с учителями биологии и математики. Они понимали, что я знаю материал, но из-за плохого языка не могу объяснить. Тянули меня и я начала участвовать в олимпиадах, конкурсах, училась, не вставая из-за стола все эти годы, окончила школу с медалью и поступила на бюджет в медицинский университет г. Санкт-Петербург.

   – Почему вы пошли служить на СВО?

– Я хочу быть причастной к этому. Это патриотизм. Когда звучит гимн, военный всегда остановится, и будет слушать. Пусть это будет в пятитысячный раз, каждый день, на полигонах, в частях. Слушают гимн, утром поднимают флаг, вечером опускают. Если мы не уважаем свой гимн, свой флаг, кто тогда будет уважать нас? Кто будет помогать? В конце концов, это моя страна! Кто это будет делать, если не я? Я чувствую, что вношу свой вклад в общее дело победы.

– Женщинам там сложно работать?

– Сейчас там стараются всех женщин выводить, потому что это сильно бьёт по здоровью. Психологически очень тяжело. Я до сих пор помню лицо первого раненого, и как сопровождала «двухсотых» в Ленинградскую область, их было пятеро. Это тяжело. Я бы не сказала, что к этому постепенно привыкаешь, к этому нереально привыкнуть. Больше включается медицинское или военное мышление, понимаешь, что это надо делать. Если постоянно сидеть, плакать или страдать, то ничего не получится. И по этой причине многие девушки ушли: полгода, год, и они уже истощены. Практически все, с кем я пришла, уже уволились, кто по возрасту, кто по здоровью, кто по ранению. Там нужен характер, чтобы всё выдержать. Это не как в гражданской больнице — сделал укол и пошёл домой. С мужчинами работать тяжело. Особенно с теми, кто вышел из-под огня, у кого психологическая травма. В каких-то моментах надо повысить голос, а в каких-то — наоборот. Тут надо очень тонко чувствовать. Сейчас я начала понимать, с кем и как говорить, чтобы он успокоился: «Ты вернулся, ты вышел, всё хорошо, мы разберёмся». Некоторым, наоборот, нужно поплакать, оказать психологическую помощь. И если девчонки у меня спрашивают: «Может, мне поехать на службу?», я говорю: «Лучше не стоит, если, конечно, это не судьба. Если судьба, ты там рано или поздно окажешься». Конечно, сейчас мне легче об этом говорить. Но не все могут выдержать, когда видишь серьёзные ранения, ампутации. А ещё тяжело с военнопленными. Когда их вытаскивают, приводят к медикам на комиссию. Им нужна помощь, общение, им тяжело, особенно если рядом находится мужчина в форме, здесь нужно понимание и женское участие, и то, что женщина говорит спокойно. В этот момент они понимают, что вернулись, что напротив сидит женщина, и успокаиваются. Тяжело от осознания людской жестокости, когда спрашиваешь, откуда эта рана, травма, и всё это надо зафиксировать. Здесь нужна работа психолога, реабилитолога. В такие моменты порой и самой нужна помощь. Там очень не хватает врачей: травматологов, хирургов. У нас травматолог работает на износ. Из медицины многие уходят, только из моей университетской группы в профессии остались единицы. Есть которые ещё и хейтят врачей (не уважают труд врачей и в соцсетях выкладывают обидные комментарии) — это просто невоспитанные люди. В стране в целом не хватает врачей.

– Медицина – сложная профессия, а военная – тем более. Как вы думаете, какую помощь надо оказывать тем, кто вернулся с ранениями? Закончится война, какая нужна реабилитация?

– Лечит только труд. Надо начать работать, двигаться, жить. То же самое я говорю ребятам, которые увольняются по категории «Д». Не сидите дома, в четырёх стенах, употребляя что-то, закрывшись. Не хотите увольняться, идите работать в военкомат. У вас есть родные, друзья, те, с кем ты служил, с кем был на слаживании и тесно общался. Как-то один парень, увольняясь, сказал: «Мы перевернём эту страницу и будем жить дальше». Вот это правильное решение. Это опыт, вы его прожили. Я понимаю, что тяжело. Мне самой бывает сложно, когда привыкаешь к графику, не можешь уснуть, когда идёшь в отпуск и позволяешь себе думать о чём-то, размышлять, и порой накатывает. За эти годы я потеряла там друзей, сослуживцев. Сложно. Мои девочки, которые уволились, говорят, что им тяжело, но они пытаются жить дальше. Но есть те, кто возвращается обратно. Так же вернулся мой дядя и сказал: «Не могу оставаться дома», и я его понимаю. Те, кто уволился, говорят, что скучают, что здесь были как семья. Да, медрота для меня – это семья. Я всех знаю: детей, жён, советуемся, общаемся. Это моя семья, я за каждого из них борюсь и переживаю, и они так же. Те, кто уволился, приезжают с гуманитарной помощью, в гости. Скучают. Ты там настоящий, какой есть. Просто в армии ты из себя никого не строишь. Какой смысл? Вот ты строишь из себя кого-то, ну, пройдёт месяц, два, в тяжёлых условиях всё сойдёт на нет. Бич нашей страны – это алкоголизм, отсутствие осознанности в жизни, нет целей, нет движения, желания улучшать отношения в семье, расти по карьерной лестнице. Но даже в такое сложное время, как сейчас, есть место для роста. Сейчас в армии есть возможности: если на гражданке ты не получил образование, а в армии попал в медроту, то можешь выучиться на фельдшера, сдать экзамены, поехать на очное обучение, а потом вернуться для службы по новой специальности. Дальше, больше: фельдшер может поступить в Военно-медицинскую академию в г. Санкт-Петербурге и стать врачом. Таким образом, даже после окончания спецоперации у человека останется востребованная профессия и место работы в гарнизоне. И это касается не только медиков, но и военных.

– Чем займётесь, когда закончится война?

– Медики будут работать, лечением и реабилитацией бойцов. Чтобы уволиться, им нужна категория годности, при необходимости – оформление инвалидности со всеми полагающимися выплатами, а также решение денежных вопросов. Ну а дальше я ещё не заглядывала.

    Наша редакция при первой же возможности знакомит читателей с нашими бойцами, которые в зоне СВО защищают интересы страны. Мы благодарны офицеру с позывным «Буран», что в своём недолгом отпуске она нашла время встретиться с нами и рассказать о нелёгкой службе военного врача.

Низкий поклон всем, кто спасает наших ребят и возвращает их к жизни.

Рашида Султанова

Фотография

 из личного архива «Буран»

Куда обращаться для заключения контракта с Министерством обороны РФ?

Военный комиссариат города Сибай и Хайбуллинского района Республики Башкортостан:

Адрес: 453830, Республика Башкортостан, г. Сибай, ул. Пионерская, д. 7.

Телефоны: 8-347-75-2-36-58, 8 996-100-90-87.

Центр поддержки участников СВО и членов их семей:

Адрес: г. Сибай, пр. Горняков, д. 40. Телефон: 8-937-346-11-72.